Сохраняю статус начинающего автора. Как каждый молодой автор, начинала с рассказов, потом были стишки, за ним - история моего материнства и сейчас работаю над романами.
Первый полноценный роман о женщине с алкогольной зависимостью, следующий о любовницах.

Здесь мы расходимся,
Прошлого не беру,
Обещаний, хвативших на пару десятилетий,
Добрых слов, почерневших от лести
И объятий, что помнят твое тепло.

Как разделяют части света на материки,
Как природа живет по своим законам,
Так и мне нужно вовремя уходить,
Чтобы не стать пленницей добровольно.

Шлепать по лужам зимой,
Пальто не снимать по полгода,
Ждать твердости под собой,
Знать что-то на несколько дней наперед,
Хотя бы в прогнозе погоды.

С ним моя боль слабеет, скукоживается.
И я мчусь к нему с благодарностью
На мигающий желтый,
Расплывающийся в серо-чернильных красках.

Он в стоптанных тапках, дурацких трениках,
Готовит чай с мятой, ставит на стол мед.
А я в нарядном платье, накрашенная,
«Что я тут делаю, черт».

С ним моя радость беспечно вальсирует,
Заполняет пространство комнаты, улицы.
Такой счастливой вас быть не просили тут,
Не учили за счастья расплачиваться?

После него тоска разрастается,
Расширяется, съедает заживо,
Его имя отныне – признак беды,
Но некому здесь жаловаться.

Дело даже не в нем самом,
Он ничем не лучше других.
И было бы враньем говорить,
Что в нем текла жизнь.

В нем была та же боль,
Я узнала его по знакомым шрамам.
И неважно количество лет, месяцев, недель,
Не объяснить, что мы были родней,
Как прожили жизнь, и я продолжаю в ней жить.
А он отрекся, у него новая другая своя.

И я пытаюсь сложить ровно края,
Навести порядок, очистить пространство.
Делать шаги, быть послушной дочерью и мамой.

В простоте вся суть сложных вещей,
Чтобы научиться любить нам всегда выдают не тех.
И лишают памяти, как дни проходили «до»,
И что там было, поди теперь разбери.

Он сказал «нет», а потом повторил еще.
И только глупые не поймут, что все.
И когда неотвеченных перевалит за сто,
Удалишь и сотрешь, придумаешь,
Как себя обхитрить.
Потому что утром – сад, днем – работа,
Вечером – видимость, что ты в полном порядке.

Не подведи.
Будь молодцом.
Храбрая девочка Бо.

Добивают всегда мелочи. Держишься молодцом. Сходить на два родительских собрания, одного записать на баскетбол, другого на бег. Проверять домашку вечером. Искать стажировки, посылать в страховую оплаченные счета на возврат денег, писать письма в префектуру о продлении ВНЖ, получать ответы от префектуры, переделывать документы, продлять регистрацию. Ходить на собеседования. Раз за разом получать отказы. Вытащить себя на свидания. Делать счастливое лицо. Заниматься английским два раза в неделю. Дописывать роман. Чтобы уже совсем себя добить, параллельно записаться на пару обучений по маркетингу и писательскому мастерству.

А потом ломается стиралка, комп или теряешь банковскою карточку, на которой все деньги и все летит к чертям. Почему эта гребаная карточка исчезла именно сейчас? Можно наваливать на меня с распределенной нагрузкой?

Банковские транзакции во Франции приходят с разницей в несколько дней. Теперь трясусь, если украли, то сколько могли потратить? Обычно я осмотрительна, никогда не таскаю кошелек на рынок, всегда все перепроверяю, но тут – надо было снять деньги, а перед этим зайти в магазин.

Дети скачут рядом, один берет продукты из корзины раньше времени на кассе самообслуживания, орет сигнализация, я складываю все обратно. Давид успел с пустой сумкой уйти вперед. Расплачиваюсь, кладу карту в сумку. Мы с Микушей тащим все в руках, потом втроем бежим на рынок и обратно, нужно успеть пообедать перед Микушиной тренировкой. Гуляем с Давидом в парке, пока его брат занимается баскетболом, потом катаемся на велике. Ждем до шести вечера встречи с девочкой, у которой я договорилась купить книжку. Подхожу к банкомату, в сумке карточки нет, мы несемся домой – ее там тоже нет. На удачу идем в магазин, по пути, которому шли до этого, – карточки нигде нет.

«Спасибо, что деньгами», - утешаю я себя и тут же эхом во мне звучит голос учительницы математики: «А голову ты свою дома не забыла?».

Забыла, дорогая Елена Владимировна, и голову и много чего еще, только философский подход позволяет сохранять разум. Но, как видите, не всегда. Потому что оказывается, что мелочи – это совсем не мелочи. Чтобы восстановить карту, которая оформлена в другом регионе, нужно как бы заново открывать счет здесь. С моими документами в банке сказали, что это на вряд ли.

Елена Владимировна, я все забыла дома. У меня с собой только усталость, страх за будущее и список дел, которые не заканчиваются.

Елена Владимировна, мы нужны друг другу, мы бы точно не справились в одиночку. Но нам нужны те, кто желает нам добра. Кто не заметит упавший на пол волос, ну или тот, кто простит неубранные хлебные крошки. Кто может не отвечать нашим завышенным требованиям, но кто, всегда ответит на сообщения.
И скажет: «Полина, ты – невероятная. Ты большая молодец». И даже нисколько не соврет.

Ну, а голова, что голова? Так, для удобства ношения шапочек.
10.2023

Осень у меня ассоциируется с Мадонной и ее You`ll see. Февраль – с Агутиным, «что ты одна, и я один, узнали мы только что». Где-то с середины января обязательно в наушниках «было бы слишком просто, просто сказать прощать», еще немножко дотянуть и все. Я на берегу, в домике, в весне, в полной безопасности и мне ничего не грозит.

С осенью сложнее. Первого сентября жизнь изменится, я больше ни что не могу повлиять – я ученица, студентка, родительница. Приговор один – с первым днем осени мне грозят перемены. Справлюсь ли я со всем этим?
Переход с тридцать первого на первое я проживаю в особой ненависти к себе, листочек календаря, насильно отдираю себя от чего-то светлого и понятного, мечусь от безысходности, прикрываясь разными полезными вещами (если мать – собрать детей, если нет, то пробки, всеобщий ажиотаж не дадут забыть, к чему готовиться).

Во Франции осень официально начинается 23 сентября. Три недели я больше не чувствую напряжения, второй год подряд никакого животного страха неотвратимости. Дети пошли в школу, а у меня все равно лето. Начало магистратуры и всё равно лето.

Я пересматриваю клип Мадонны и вдруг замечаю, что, если не вслушиваться в слова, то это не ее драма прощания. Главный герой, брутальный тореадор всё четыре минуты тревожится, что потерял её и в итоге следует за ней. Вопрос, почему в детстве я отчетливо помнила, что расставались с ней?

Листья меняют цвет: багровеют, окрашиваются в апельсиновые сочные краски, скукоживаются, плюхаются на землю и скребут асфальт. И я, кажется, впервые не ощущаю это как личную потерю, что я чего-то не успела за лето, цикл завершен, а я не справилась.

Во мне радуется детская непосредственность: пинать листья, расхаживая в легкой маечке, словно я всех перехитрила. Мы договорились с природой, что она не тревожит меня, а я не обвиняю ее.

Вечером нужно занести ключи подруге в соседний квартал. Я беру велосипед детей и на пол пути взрывается шина, я плетусь обратно, таща на себя велосипед. Волосы, которые я так старательно завивала утром, развиваются на ветру, и вместо того, чтобы жаловаться на мир, проткнутую шину, противоугонную цепь в 10 килограмм, которая перевешивает у меня за спиной, я смиренно отвожу велосипед и сажусь на автобус.

Я единственный пассажир, от чего я еще больше чувствую себя особенной. Выхожу на остановке, решаю идти строго по переходу и лоб в лоб встречаю старого друга из моей прошлой парижской жизни. Мы не виделись 15 лет. Сверяемся насмешкам судьбы: он хотел возвращаться с пробежки другой дорогой, я должна была идти в обход, потому что перед Олимпийскими играми Париж перекопали, но еще не успели закопать.

Мы обмениваемся номерами и ошарашенные расходимся. Через час он пишет, что опасно разгуливать ночами одной и предлагает проводить. Я соглашаюсь. И вот мы такие взрослые, уже родители, с прошлыми браками, отношениями, разбитыми сердцами видим друга молодыми, еще не обожжёнными и наивными.

И если бы кто-то смотрел на нас стороны, они бы решили: вот влюбленная пара прогуливается перед сном или выгуливают собаку, которая убежала вперед. Идут, смеются чему-то, она жестикулирует, он смотрит с любовью, на ней старые кроссовки, на нем дурацкая растянутая майка. Прохожие таким парочкам всегда улыбаются, то ли с легким недоумением, то ли немного завидуя, – вот почему одним достается долгая любовь, как они могут быть такими домашними, уютными и счастливыми до сих пор?

Мы всех обманули. Мы пережили любовь за несколько часов и теперь расходимся по своим домам. По обе стороны – дети, сложный развод, который длится год и может затянуться еще на один. Времени ни у кого нет. Такого времени, когда тебе двадцать и ты срываешься на час на другой конец города – просто увидеться, выпить кофе, дотронуться до человека, удостовериться, что этот другой такой же реальный, как ты, и есть какая-то надежда.

Погода на сутки всплакивает в знак солидарности. Нужно пережить новообретенную потерю. А потом снова солнце и легкое хлопковое платьишко в конце сентября. Глупо драматизировать, когда только что убедилась, что способность влюбляться в тебе никуда не делась. Глупо грустить, когда на месяц обещают +25 и никаких дождей.

«У тебя дети. Все сложно. Обязательно когда-нибудь повторим».

You’ll see.

09.2023

Начало октября, мы с мальчишками сидим в парке, я в летней майке и прозрачных, полушелковых штанах. Дети катаются на великах, солнце припекает на лице словно теплые мужские ладони влюбленного мужчины. Эти пару часов спасают от всеобщего хаоса, как в домике, когда где-то разрушаются дома, гибнут люди непонятно во имя чего. Вокруг меня рай.
Я думаю, что рай выглядит именно так – играющие дети на площадке, влюбленные парочки, лежащие на траве, друзья, которые устроили воскресный пикник. Пенсионеры, развалившись на длинных лавочках-лежаках, переговариваются между собой. Тут же группа танцоров тайского танца, низкорослый тренер отсчитывает: «One, two, three» и вереница разносортных дам послушно переступает с ноги на ногу. Кто-то болтает, кто-то читает, кто-то не делает ничего.

Мне рядом нужен тот, кто проще и понятнее. Я сама большая энциклопедия психологических расстройств. Именно здесь, внезапно вспоминаю, как бежала тебя спасать, как долго ты был героем моих стихов, и всякий раз выбирал других.

Мне тебя не спасти. Но нам нравится выбирать имя дочки. Глупая игра в невозможное будущее. Тебе все равно не нравится сокращенный вариант. Мы задаемся вопросами, почему, такие клевые, добрые, забавные мы не находим тех самых? Что с нами не так? Неужели мы так травмированы и нам не выправить эти поломки?
У нас с тобой всегда столько вопросов, есть, что рассказать, но одергиваю себя, зная, как легко ты вычеркиваешь меня из ближнего круга общения и я остаюсь наедине с блокнотами и вордом, чтобы дорассказать тебе все.

Пару часов спустя я показываю ему вечерний Париж, он греется под одеялом в продрогшей и дождливой Москве. Я за три тысячи километров и ему точно не добраться до меня. Наконец-то время и расстояние сработали, чтобы запросто болтать о его бывших и моих настоящих. Вживаюсь в роль друга-психолога, желаю ему найти ту, которая не будет слишком бесить (вот он критерий долгих и стабильных отношений) и даже несколько не привираю в своей искренности.

Мы утешаем друг друга: я его восхищаю силой духа, упорством, красотой, он мне – родная душа, которую не поздно спасти. Мы повторяем раз за разом: «Всё будет хорошо». Мы врем друг другу, что ещё можно успеть.

В доме напротив открыты настежь окна, знаменитые французские окна в пол, я представляю, как там тепло, как комнаты наполняются свежим воздухом, раздувая непослушные занавески. Там хорошо и во мне рождается новая надежда, что однажды я также открою настежь окна своей квартиры, буду дышать воздухом, зная, что смогла и нам больше ничего не угрожает. Я дома. Я в безопасности.

А ты там, где тебе хорошо.
10/2023

На ночной пробежке я заметила скрюченную фигурку у забора. Издалека было непонятно: так причудливо падают тени от фонаря или действительно у забора кто-то стоит. Подбегая ближе, разглядела дедушку в фуражке, с маленьким кульком в левой руке. Он держался за решетку и внимательно сверлил взглядом куда-то по ту сторону забора.
Я замедлила темп и сняла наушники на всякий случай. Дедушка не шелохнулся и больше напоминал статую, нежели живого человека. Я оббежала стадион, но дедушки уже не было.

Силуэт у забора и время моей пробежки, видимо, совпадали. Старика я видела на своем «посту» почти каждый поздний вечер. На очередной пробежке любопытство одолело, и я затормозила, когда снова его заметила на привычном месте.
- у вас все в порядке? – за те дни, что дедушка стоял как на посту у радиобашни, я успела напридумывать про него разных историй, особенно с налетом романтики. Наверное, дед всю жизнь проработал в радиовещании и теперь приходит по ночам смотреть на то место где, когда-то был счастлив.

Старик недружелюбным тоном ответил вопросом на вопрос:
- я вам что мешаю?
- нет, нет. Просто часто вас вижу тут. Может, что случилось?
- просто стою и смотрю. Нельзя?
- да, можно, конечно. Простите, - я уже попятилась назад, собираясь продолжить забег.
- я просто человек такой, - дед развернулся ко мне, - интересующийся. Вот останавливаюсь, какое давление, температура, время посмотреть. Давеча остановился днем, а цифры бликуют, не вижу ничего. Спросил парня проходящего. А тот нахамил. «Какое тебе дело, старик, до времени». Ну, что за народ? Я 65 календарных лет Красной Армии отдал. Три года оккупации, шесть лет срочной службы, служба на Сахалине.
Я пожала плечами и отключила музыку в наушниках, которая гремела до этого.
- вот у меня праздник был, а меня только президент, мэр и губернатор поздравили, а куда делись люди, которым я помогал?
Я молча закивала, не хотелось вмешиваться в монолог со своими банальностями.
- как зовут?
- Полина.
- Полина, ты прости, что я время отнимаю, ты послушай минуту. Я такую жизнь прожил. А поздравляют чиновники. Я сам из Псковской области, деревенский. Мать ушла, когда мне 15 месяцев было.
- куда ушла? – тут же возмутилась я.
- на тот свет, Полина, на тот свет. Бабка меня до пятого класса воспитывала, потом и она умерла. Меня потом в другую деревню к родственникам отправили, к сестре матери. Я ее «мама» называл, а она меня «сыночком». Надеюсь, родная мать не обижалась оттуда. А потом оккупация, Полина. Три года нас держали, жили так, чтобы немцам не попасться, чтобы нас не сослали туда, в Германию. А в 44-м меня, 17-летнего, призвали. Я тогда 10 километров один прошел до призывного пункта.
Потом шесть лет срочником отслужил. Зачем я так жил? Подсказать некому было. Еда отвратительная. Жалею очень, что не ушел сразу после войны. Терпел. Один раз 10 суток в наряде простоял. Ведра таскал. Встретил бы сейчас того прапорщика – все бы ему высказал.
Надо было поступать в училище. Все жемчужины знаний собирать, а не убирать за целым отрядом. Очень жалею, что раньше не демобилизовался. Обидно, когда некому тебя направить, Полина. Когда совсем один и посоветовать некому. Сказать: «Миша, так жить нельзя».

- Простите, а вас как зовут, - опомнилась я.
- Историю учила? Калинина знаешь такого, «всесоюзного старосту»?
Я честно призналась, что не слышала о таком.
- тогда Михаил Иванович.
Я натянула на себя спортивную кофту, болтавшуюся до этого на талии.
- Полина, я у вас уже столько времени отнял. Ты прости меня. Мне еще пару минут. Я 65 лет Красной Армии отдал, на Сахалине служил, два образования получил. Тоже вот тут бегал, на стадионе, а упал, и, вроде, не перелом, а в спину отдает. Бегать больше не могу. И по врачам не хожу. Мне вот прапоры все время говорили: «Алексеев, много теряешь, что не пьешь», а мне вот это не нужно. Я, дурак, жалею, что служил тогда, когда мог постигать все накопленные человечеством знания.
Полина, я тебя уже давно держу, но ты еще минуту послушай.
Я вот в деревне у бабки моей жил, они с подружками самогон гоняли на всякие наши праздники, Юрьев день, Покров, выставляли на стол. И тут одна из ее подруг в кружке мне протягивает, я рядом стоял, любопытный. Глотнул, скривился. «О, этот алкоголиком будет». Мне так обидно тогда стало, что она за меня решила. Пятилетнего пацана в алкоголики записать. Мне 91 и я еще в уме. Такую девушку красивую отвлекаю, а она стоит и слушает старика.
- Михаил Иванович, мы увидимся, я же вас тут часто видела.
- ты, Полина, живи, не теряй жажду жизни. Пусть солнце, как сегодня, ярко светит. Питайся знаниями, будь счастлива.
- ну, что вы со мной, Михаил Иванович, прощаетесь, тут и увидимся.
- до свидания. Полина, значит?
- до встречи.
Я обернулась и еще раз помахала ему в темноте. Отошла на несколько шагов и разрыдалась. Что хоть мы знаем о своей истории? Если бы мы знали, как рыть траншеи, спать в окопах, о жизни в оккупации в течение трех лет, никто бы не раскрыл рот, чтобы нахамить деду. Не говоря об этом скопившемся лицемерии, которое пробивает всякое дно на 9 мая.
И ладно это пресловутое «мы».
Чего я знаю о жизни, чего хоть я в ней понимаю.

от 18.08.18